Камилла - Мэдлен Л`Англ

В глазах у мамы мелькнула паника, как у затравленного зверя.

– Неужели проявить немного любви такая уж трудная задача? – проговорила она.

– Прости, – сказал папа.

– Ты считаешь, что мог бы полюбить Джен? – спросила мама. – Так, как мне бы хотелось, чтобы меня любили?

В голосе ее звучал страх.

– Не думаю, – ответил папа и, повернувшись, пошел в гостиную.

Мама прислонилась к стене и стояла бледная и красивая, похожая на отчаявшегося ангела. Она стояла так, прислонившись к стене, но не плакала.

Подж взяла меня за руку, и мы вернулись в мою комнату. Подж ничего не сказала по поводу услышанного. Я тоже промолчала.

Весь остаток недели Уилдинги гостили у нас, играли, купались, ели с аппетитом за разложенным столом в столовой. Казалось, все, что мы слышали с Подж, все эти ужасные вещи, которые они говорили друг другу, просто нам приснились. Мама и папа выглядели вполне счастливыми, как будто они никогда ничего подобного не говорили.

Но я знала, что мне ничего не приснилось.

Тетя Джен потом вышла замуж и уехала в Бирмингем, штат Алабама. После того как бабушка умерла, дядя Тод переехал в Калифорнию, и мы имеем сведения о них в основном на Рождество и в дни рождения.

Вот два воспоминания, которые все эти годы укрывались где-то глубоко-глубоко в моем сознании. Теперь мои чувства по отношению к папе стали иными. Он, так же, как и мама, не был просто моим папой. Он был Рефферти Дикинсон, полностью отдельная личность, так же, как и я – Камилла Дикинсон. И вот наконец я открыла для себя, что мои родители не были созданы только для меня, что они отдельные люди, такие же, как встречаются мне на улице и живут в доме напротив. С того самого дня рождения и до сих пор я не осознавала этого. И это осознание теперь причинило мне неожиданную боль. Оказывается, осознание того, что твои родители – человеческие существа, еще больше выводит из душевного равновесия, чем осознание таковым себя самого. Я лежала на нижней полке Луизиной кровати, и мне казалось, будто на меня навалился тяжелый груз, давит, давит мне на грудь, вот-вот раздавит сердце.

Из гостиной донесся голос Моны:

– Как же насчет Фрэнка? Неужели тебе наплевать, что он проводит столько времени с этими итальянскими дешевками?

– А как с девочкой Дикинсон? – устало отозвался Билл. – Мне казалось, у него это новое увлечение.

– Эта маленькая избалованная гадючка? Я, пожалуй, предпочту итальянок. Они по крайней мере обыкновенные люди.

Луиза подняла голову от своего блокнота и сказала каким-то нарочитым тоном:

– Фрэнк пошел на ланч с Помпилией Риччиоли. Может, он и на ужин останется. Он часто остается.

Лежа на ее кровати, я подумала: «О нет! Жизнь слишком сложна, слишком ужасна. Как все это можно вынести?»

И повернулась лицом к стене.

– Прости, – сказала Луиза, – прости, Камилла. Мне не стоило этого говорить.

– Мне наплевать, – сказала я.

– И не обращай внимания на Мону. Она на самом деле так не думает.

– Мне наплевать, – повторила я.

Какая разница? Какая разница, что Мона думает, или Билл, или Луиза, или кто-то там еще? Я лежала, уставившись на верхние пружины, полная страха перед Помпилией Риччиоли и какими-то там еще итальянскими девчонками, которые, по крайней мере «обыкновенные люди».

Неожиданно в гостиной взвизгнула Мона:

– О, будь проклята война! Будь проклята! Она уже много лет как кончилась. Так что же она не кончается! Фрэнк половину своего времени проводит на Перри-стрит у этого безногого. Почему нельзя забыть про эту войну? Она кончилась. Почему она не оставляет нас в покое?

– А почему ты не оставишь меня в покое? – задал вопрос Билл.

Луиза хлопнула блокнотом по столу:

– Пошли отсюда. Давай выведем Оскара или сходим в кино. Или еще что-нибудь придумаем.

– Я не могу, – ответила я.

– Почему?

Мне не хотелось отвечать, но я все-таки сказала:

– Мы уговорились встретиться с Фрэнком.

– Ты кретинка, что бежишь к нему, чуть только он тебя поманит. Тебе это еще не ясно, Камилла Дикинсон? Ни один мужчина не будет уважать девушку, которая откликается на первый же зов.

– Ничего не поделаешь, – сказала я.

– Пошли, Камилла, – настаивала Луиза. – Заставь его подождать немного. Это пойдет ему на пользу.

– Я не могу, – сказала я. – Не могу.

– Меня тошнит от тебя, – заявила Луиза. – Так тошнит, что сейчас вырвет.

Тут хлопнула входная дверь, и я услышала шаги Фрэнка. Он прошел через гостиную, ничего не сказав Моне и Биллу, и встал на пороге Луизиной комнаты.

– Привет.

– Привет, – отозвалась я.

– Чего ты явился? – спросила Луиза. Вопрос звучал грубовато. – Я считала, что ты ушел на весь день.

– Нетушки. У меня свидание с Камиллой.

– Камилла занята.

– Ничего подобного, – возразила я.

Луиза повернулась ко мне:

– Но ты сказала, что проведешь этот день со мной.

Я затрясла головой:

– Я сказала, что приду к тебе утром. Вот и пришла. И все утро провела с тобой.

– Очень я уважаю тех, кто нарушает обещания, – со злой иронией процедила Луиза.

– Ничего я не нарушала. Я сказала, что приду, и пришла.

– Я не про это, – заметила Луиза с презрением, – и ты прекрасно знаешь. Не разыгрывай дурочку, Камилла Дикинсон. Ты не рассказала мне про Жака и про то, где ты пропадала вчера вечером.

– Я и не обещала тебе, что расскажу.

Луиза побледнела. Она всегда бледнела, когда злилась.

– Мона сказала, что ты избалованная маленькая гадючка и даже не похожа на человека, и она права. Давай катись со своим Фрэнком, но только больше никогда не жди моей помощи ни в чем. Что же касается тебя, Фрэнк Роуэн, меня удивляет, как ты сегодня мечешься туда-сюда.

При этих словах Фрэнк точно застыл на месте:

– Что ты имеешь в виду?

– Будто не знаешь, – заметила Луиза с какой-то глумливой ухмылкой.

Фрэнк как-то странно притих.

– Было бы неплохо, если бы ты заткнулась, – сказал он.

– Как психиатру мне было интересно, как ты среагируешь, – сказала Луиза. – Ты не очень взволновался?

Фрэнк словно встряхнулся и схватил меня за руку.

– Давай, Камилла, – сказал он, – пошли отсюда поскорее.

Он потащил меня вон из квартиры. Быстрым шагом он пошел по улице. Я семенила рядом. Фрэнк повернул к дверям аптеки. Он был спокоен, точно между ним и Луизой только что не произошел какой-то таинственный, смутивший меня разговор.

– Я предлагаю, – сказал он, – давай выпьем по чашечке горячего шоколада. Горячий шоколад всегда ассоциируется у меня с ноябрьской погодой. Да, послушай, а ты вообще-то что-нибудь ела?

– Нет, – созналась я.

– Тогда возьми сандвич и порцию супа. Ты какой хочешь сандвич?

– Да я не знаю. Любой. Ну, может быть, салат, помидор и бекон.

Он сделал заказ, а я была в беспокойстве. Меня беспокоил их разговор с Луизой, а еще я не знала, получает ли он дома карманные деньги. Он вчера заплатил за кино. Я уже хотела предложить самой оплатить свою еду, только боялась, что он обидится.

Но Фрэнк сказал:

– У меня есть работа, Камилла. Я готовлю сына одной Мониной подруги по латыни, получаю пятьдесят центов в час. Теперь у меня будут перекатываться кое-какие монетки в кармане. Немного, но все-таки. Послушай, а что насчет астрономии? Это у тебя серьезно?

– Совершенно серьезно.

Передо мной поставили суп и сандвич.

– Ну, расскажи мне, – попросил Фрэнк.

– Рассказать что?

– Ну, как ты к этому готовишься.

– Читаю. Занимаюсь математикой. У астронома должна быть прочная математическая база.

– Понятно, – сказал Фрэнк. – Послушай, я хотел бы познакомить тебя с Дэвидом. Ему двадцать семь. Он как раз на десять лет старше меня. Это мой самый лучший друг. Твой папа был на войне?

– Он занимался маскировкой.

– И был за границей?

– Однажды был недолго во Франции.

– Билл служил на Тихом океане. Мона и Билл сердятся, когда я бываю у Дэвида. Они считают, что это вызывает у меня невротическое состояние. Но это вовсе не так. Я не потому хожу к нему, что он потерял обе ноги на войне. Я дружу с ним, потому что он – удивительная личность. Самый мудрый из всех, кого я знаю. Тебе Луиза что-нибудь говорила про Дэвида?

– Нет, – сказала я, и, несмотря на то, что мне, конечно, было Дэвида жалко, я почувствовала легкий укол ревности, оттого что он занимал так много мыслей и времени Фрэнка.

– Луиза однажды ходила со мной к Дэвиду, – продолжал Фрэнк, – но они друг другу не понравились. Луиза задает слишком много вопросов, и это часто не те вопросы, которые стоит задавать. У Дэвида есть протезы, он их надевает, когда идет в парк. Но ему трудно на них ходить, потому что у него еще была контузия в живот. Я точно не знаю почему, но именно из-за этого он не может всегда ходить на протезах.

Фрэнк замолчал и взглянул на меня.

– Ты бы не побоялась сходить к нему, Камилла?

– Нет, – отозвалась я.